laura - Кто-то простит

   Глядя на нее, думаешь о Маленьком Принце. Кажется, что ты четко различаешь кратеры, озера, реки, ледяные пустыни. Но серая дымка облаков подергивается и желтый, болезненный шар недвижимый повисает над тобой. Ты стоишь с запрокинутой головой, как дурак и не можешь оторвать глаз от него. Прищурившись, видишь два шара, которые будто несутся на тебя с необычайной скоростью, и уже, казалось бы, они сейчас врежутся в тот кусок земли, где ты стоишь, где ты живешь, где твой мир, но глаза устают, морщинки вокруг них расправляются и снова - недвижимый шар, шар над твоей запрокинутой головой.
   Была луна. Она освещала подоконник. Серебристый свет разливался по обшарпанной, когда-то белой поверхности. Уставшие жить мухи и ночные бабочки, сухие и пыльные от времени, казалось, оживут и снова начнут свой бессмысленный путь по заляпанному стеклу. Тогда было так тихо, что можно было слышать этот шуршащий звук плывущего по подоконнику лунного сияния, можно было слышать воздух и дым от сигареты, слышать вселенную, вечность, чувства и реалии. Но всего лишь вздох и все растворялось. Сигарета продолжала тлеть. Пепел падал на старое сиденье стула, край пепельницы желтел от смолы, дым рисовал в пустоте замысловатые образы и терялся в темноте.
   И снова все погружалось во мрак тишины. Гулкая, звонкая тишина. И в какой-то момент казалось, что сейчас лопнут барабанные перепонки от этого звона. Но снова падал пепел.

   Свет влетел порывом юго-западного ветра. Солнце выплеснуло нездоровую яркость на паркет. Воздух засиял миллиардами зажегшихся пылинок. Утро выплюнуло себя в лицо дню. Дворник прикурил папиросу. Бросил спичку на асфальт.
   Р-раз, и спичку унесло потоком пыли. Два, и метла закрутилась по серой, наждачной поверхности. Три, окурки и плевки, несколько листьев и..

   Зазвенел трамвай. Скрежет колес по рельсам. Противный такой звук. Такой до боли родной и противный. Дворник плюнул. Где-то звякнула крышка от кастрюли. За стеной разбилось стекло. Откуда-то призывно дребезжал будильник. Первые каблуки процокали по асфальту. Проехала поливочная машина. Каблуки застучали быстрее и вскоре пропали.

   Выцветшее пятно обоев. Солнце пыталось воскресить их былую веселость - но тщетно. В старости и веселье блеклое.
   Бледная простыня очнулась. Ее лицо было помято. Впрочем пододеяльник тоже не выглядел свежим. Одинокая и веселая, выжившая из ума подушка. Кошка обернулась, зашипела и высоко подпрыгнув, сбежала прочь. Неверность всех пугает.
   Тогда еще был сквозняк.

   Одиночество-Отступление. Тупая привязанность к загустевшим привычкам. Не выговаривающиеся слова. Не разлитые по бумаге строки. Путаные мысли. Разностилье будних. Кто-то быть может, простит. Не о чем.
   Толпа грязных ботинок, запоздавших сапог по серой шершавости асфальта. Кажется, от этого звука можно сойти с ума. Отчего-то звуки стали резать мне ухо. Шутят, что дятлы умирают от сотрясения мозга. Я умру, наверно, от лопнувших перепонок, от перегоревших нервов. Я, так любивший слышать - не выношу более ни слов, ни действий - всего, что отдается резким скрежетом во мне.
   Вот поганая, ранняя, не прекращавшаяся сигарета, мерзким вкусом в глотке - что хочется закричать, заорать во всю, что б голос пропал. Вон, сидят. Пьют жестокую жидкость. Лица такие, что пропади все пропадом. Грязные руки, рты с потрескавшейся кожей губ. Ненависть, слепая ненависть в глазах.
   Ан, нет. Мы честные. Глядя сквозь них, миллионы чистеньких и честных - мимо. И вроде все ничего. И ухоженные взгляды, и чистые волосы, а ботинки по наждаку - хххрясь. Мне бы глоток. Глоток жизни. Глоток воронья, синяков и ссадин. Мне бы горечи. Подоконников - ржавых, серых, живых. Стекать бы тухлой каплей по ним и разбиваться о чью-то туманную голову.
   А в небе тогда пролетела галка. Красивая и чужая. Облака убегали. Синева - мала. И ведь где-то там есть тишина. Вечный покой- отдых от суетности. Влажность и отречение. Отречение без боли. А пока. Снова падай на землю кирпичом - обречение.

   Но неосторожный обернется и обязательно заглянет вам в душу.